В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего год - Страница 32

― А что, в квартире очень холодно?

― Нет, ― удивился мужичонка.

― Гора с плеч. Тогда зовите в гости, Васин.

― А я уходить собрался, ― негостеприимно возразил тот.

― Поход ваш придется отложить. Я из МУРа. Оперуполномоченный Казарян. Вот мое удостоверение. ― Роман был жесток, точен, сугубо официален. Пугал для начала. С шелчком захлопнул удостоверение, предложил безапелляционно: ― Пройдемте в ваши апартаменты.

В убого обставленной комнате Роман снял кепку, сел без приглашения на продавленный диван. Васин обреченно стащил с головы ушанку и примостился на венском стуле.

― Давно в Москву прибыли? ― задал первый вопрос Казарян.

― Вчерась.

― Что ж так задержались?

― Попробуй на поезд сесть. Уголовниками все было забито.

Такого Роман простить не мог. Спросил насмешливо:

― А вы не уголовник?

― Я дурак.

Непрост, непрост был корявый мужичок Васин.

― Ну, вам виднее. С однодельцами еще не встречались?

― А зачем?

― По старой, так сказать, дружбе. По общности интересов. По желанию получить часть того, что находится в пяти ненайденных контейнерах. Нами не найденных.

― Глаза бы мои до самой смерти их всех не видели.

― До вашей смерти или их?

― До моей, до моей! ― закричал Васин.

― Перековались, стало быть, на далеком Севере. Что ж, похвально. Тогда, как на духу, а они вами не интересовались?

Васин расстегнул телогрейку, потер ладонями портки на коленях, вздохнул. Решался ― говорить или не говорить. Решился сказать:

― Нинка моя говорила, что дня четыре как тому Виталька забегал: справлялся, не приехал ли я.

― Виталька ― это Виталий Горохов, который вместе с вами проходил по делу?

― Он самый.

― Еще что можете мне сообщить?

― Все сказал, больше нечего. Мне бы, товарищ Казарян, от всего бы от этого отряхнуться поскорей, как от пьяного сна...

Ишь ты, и фамилию запомнил. Не прост, не прост досрочно освобожденный по амнистии Васин Сергей Иосифович. Роман встал, сказал брезгливо:

― Товарища на первый раз я вам прощаю. А вот собак тех, отравленных вами, не прощу никогда. До свидания, Васин, до скорого свидания, при котором вы расскажете все, что к тому времени будете знать о своих однодельцах. Я понятно излагаю?

― Так точно. ― Васин вскочил, вытянул руки по швам. В лагере приучили.

От Тишинского до Первой Брестской ходьбы ― пять минут. Жорка Столб набирал свою команду не мудрствуя лукаво, как говорится в казенных бумагах, ― по районному принципу.

Резиденция Виталия Горохова (пока еще по прозвищу Стручок) находилась во флигеле, в глубине старинного московского двора.

Уже на подходе к неказистому этому одноэтажному строению Казарян услышал, что там глухо не музыкально поют:

― Из-за вас, моя черешня,

Ссорюсь я с приятелем.

До чего же климат здешний

На любовь влиятелен.

Дверь квартиры выходила прямо во двор. Звонка не было. Казарян кулаком, тяжело, чтобы услышали, забарабанил в филенку. Открыла улыбающаяся, сильно наштукатуренная баба, открыла, видно с надеждой увидеть желанного гостя. А увидела Казаряна.

― Чего тебе?

― Мне бы Виталия повидать.

― Ходят тут, понимаешь! ― вдруг заблажила баба. ― Знать тебя не знаю и знать не хочу.

Баба орала, а Роман смотрел, как девочка лет пяти игрушечной лопаткой устраивала бурю в неглубокой луже.

― Тише, тетка, ― сказал он безинтонационно, ― С милицией разговариваешь.

― Я тоскую по соседству

И на расстоянии.

А без вас я, как без сердца,

Жить не в состоянии.

Дверь была открыта, и отчетливо слышалось, как выводили: с пьяным темпераментом, на крике, с деревенским подвизгом.

― Безобразие какое-нибудь сотворил? ― нормальным голосом спросила усмиренная баба. Казарян не ответил, сам спросил:

― Гулять-то начали не рано ли?

― Я его счас позову, ― пообещала Казаряну какая-то баба и убежала. Через минуту появился Виталий Горохов, хлипкий еще юнец, белесый, румяный и пьяненький.

― Чуть что, сразу Горохов! ― с ходу атаковал он. Меня Советское правительство простило, а милиция все теребит, ничего я такого не делал и знать ничего не знаю.

― Ты четыре дня тому назад Васина искал. Зачем он тебе понадобился?

Виталий Горохов по прозвищу Стручок похлопал глазами и занялся непривычным для себя делом. Думал. И выдумал:

― Он мне еще с тех времен полста должен. А я сейчас на мели. Вот и пошел к нему. Думал, что возвратился. А он не прибыл еще.

― Ну, это ты врешь, ― сказал Казарян. ― Кто тебя к Васину посылал?

― Не верите, да?! Раз сидел, значит, не верите!! ― Стручок накачивал себя, чтобы для убедительности вызвать блатную истерику: ― Тогда хватайте, тащите, в тюрьму сажайте!!!

― Ты меня на стос не возьмешь, портяночник, ― для ясности перейдя на феню, сказал Казарян. ― И стойку со мной не держи. Не хочешь со мной калякать и не надо. Но запомни: ты на них шестеришь, и, если что, ― они тебя сдадут первого.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и ушел. Но ушел недалеко: перейдя Брестскую, он вбежал в подъезд дома напротив и, поднявшись на пролет, стал у окна. Отсюда хорошо просматривался выход их флигелька. Ждал он недолго.

На ходу натягивая пальтишко, выскочил из флигелька Виталий Горохов. Покрутился на месте, оглядываясь. Выбрался наконец за ворота, посмотрел направо, посмотрел налево и успокоенно двинулся быстрым шагом по своим неотложным делам. Спускаясь по лестнице, Роман тихо смеялся.

Вести такого ― милое дело. Наперед знаешь, где клиент будет проверяться. Тем более, что уже догадался, куда его несет. Несло Горохова на Пресню к Генке Иванюку, однодельцу. Все, как по расписанию. На улице 1905 года Стручок исчез в подъезде дома номер шестнадцать. Выбрав местечко поудобнее ― за частым забором, ― Казарян стал ждать. Минут через десять выскочил Горохов, суетливо и откровенно проверившись, побежал домой, допивать водку и песни петь.